Вспоминая ушедших

Аркадий Белинков

Орман и другие

     С Лёней Орманом я познакомился где-то в середине 60-тых, году, наверное, в 1965-66. На почве преферанса. Если я не ошибаюсь за давностью лет, нас познакомил Бизер, с которым мы жили по соседству на Ленинградском шоссе у Речного вокзала. На почве преферанса мы сдружились и частенько играли у Бизера дома. В бридж мы начали играть в 1970 году. Произошло это так.

     Мой коллега по работе – Лёва Аснович – натура увлекающаяся и эмоциональная, отдыхал на даче на Николиной горе по соседству со Славой Бродским. Это один из отцов московского бриджа, известный математик, сейчас живет в Нью-Йорке. Слава объяснил нашему Лёве правила игры и показал, как играют. Восторженный Лёва, очарованный игрой, приехал в институт, где мы тогда вместе работали, и начал обучение всех наших коллег и друзей, в том числе и меня. Я, в свою очередь, начал внедрять бридж в преферансную среду. Так одновременно со мной пришли в бридж Лёня Орман, Миша Кацман (ныне покойный), Лёня Бизер, Рудик Иоффе (сейчас живет в Нью-Йорке), Саша Соколов.

     Я помню, как мы все приходили на смотрины домой к Славе Бродскому, и он нас пригласил участвовать в первенстве Москвы. Мы организовали команду, в которую входили я с Соколовым, Орман играл с Рудиком Кимельфельдом, а Аснович с Кацманом. Команду назвали "Черемушки", поскольку я, Борман и Кимельфельд тогда жили в Черемушках.

     Немного о Рудике Кимельфельде, ныне, увы, покойном. Он был родом из Таллина. Отлично играл в шахматы, которым посвятил всю жизнь, сначала в качестве игрока, а потом – тренера. Он был тренером одной из чемпионок СССР Ани Ахшарумовой, ставшей впоследствии женой Бориса Гулько – гроссмейстера ныне живущего в США, знаменитого диссидента 80-х годов, долго добивавшегося выезда из СССР. В бридж Рудик играл неровно. Мог создать шедевр, а мог провалиться в простой ситуации из-за рассеянности.

     Команда "Черёмушки" распалась где-то в 1972 году. Нас с Соколовым пригласили в команду Вега, в которой играли Грановский-Ткаченко и Левин-Лобановский (последние давно отошли от бриджа). Ткаченко недавно вернулся в Москву из Индии, где проработал долгие годы, и снова вернулся к бриджу.

     Я в те годы жил на Севастопольском в десяти минутах езды от Лёни, и мы часто общались. По выходным бегали в Битцевском лесу на лыжах, а после играли в бридж у Лёни, у меня, или у Володи Ткаченко, который тоже жил рядом. Лёню уже тогда звали Батей. Это прозвище ему очень подходило. Он был очень основательным, прочным и надёжным. От него всегда можно было получать совет по любому жизненному вопросу. Несмотря на молодые годы, он обладал огромным жизненным опытом, поскольку с юных лет жил один, самостоятельно выживал в разнообразных жизненных бурях.

     Сначала бридж-клуба в нашем понимании помещения, где можно играть в бридж, не было, и в основном играли на квартирах. Первый клуб, куда мы начали ходить, был возле Курчатовского института. Он функционировал, по-моему, раз в неделю. Затем был целый калейдоскоп клубов, но это уже другая история. Тогда кумирами для нас (мы считались бриджевой молодежыо в смысле стажа игры) были В. Нестеров, П. Сластенин (ныне покойные), В. Ткаченко, Г. Грановский (ныне покойный). Образцом бриджевой fair play был истинный джентльмен бриджа Слава Пржбыльский, которой ушёл от нас самым первым. Он участвовал в испытаниях ядерного оружия и умер от лучевой болезни. Ему было немного за 50.

     Вернёмся к Лёне Орману. Сначала он ничем среди нас не выделялся; шёл период адаптации и накопления знаний и опыта. Меняя партнёров, Лёня искал оптимума, сильного партнёра, который бы подходил ему по характеру, темпераменту и пониманию бриджа. В конце концов, он нашёл себе оптимальную пару в лице П.А. Сластёнина, который недавно скончался в преклонном возрасте. Пётр Александрович был, что называется везунчиком во всём. Он прошёл всю войну без единого ранения, благополучно дослужившись до полковника, служил в Москве в штабе. В картах, т.е. в бридже, он был знаменит тем, что у него проходили все импасы. И любой назначенный им «безумный» контракт оказывался выигранным. Благодаря такому своему жизненному качеству Полковник, как звали его почти все в бриджевой среде, был безудержным оптимистом, и это ему очень помогало в бриджевых баталиях. Лёня Орман был оптимистом весьма умеренным и осторожным, и этим он как бы уравновешивал безудержный оптимизм полковника, и у них почти сразу начало хорошо получаться. Пошли успехи, причём довольно крупные, особенно в командных соревнованиях. Играя в команде с Нестеровым и Штительманом, они были неоднократными победителями крупных турниров.

     Игра Лёни поражала исключительной практичностью и верой в себя. Особенно хорошо ему удавался розыгрыш безнадёжных или почти безнадёжных контрактов. Он ставил оппонентам множество ловушек, в одну из которых они обязательно попадались, причём зачастую в двух-трёхкарточных концовках. Ещё ему помогало спокойствие, выдержка и устойчивая психика.

     Мне довелось поиграть с Лёней в паре при весьма любопытных обстоятельствах. В 1979 году мы с Лёней играли в коммерческий бридж на квартире у одного из организаторов московского бриджа ныне покойного Миши Рейзена. Он пригласил нас поехать на турнир в Будапешт. Тогда выезд заграницу был мероприятием весьма хлопотным, требующим длительных процедур и хождения по целому ряду разрешающих инстанций от парткома до ОВИРа. Однако все вопросы удалось решить, и в январе 1980 года мы благополучно оказались в Будапеште. Там мы обнаружили, что попали на первенство Европы по бриджу среди соцстран. После него должен был пройти ежегодный турнир на призы фирмы "Филипп Моррис". Наша команда выступала в следующем составе: я играл с Орманом, Рейзен с Витей Гришканом. (Он знаменит тем, что впоследствии налаживал первую электронную систему голосования в первом парламенте СССР. Играл он в те времена редко и не очень сильно. Давно отошел от бриджа.) Третьей парой были Рудик Иоффе (недавно переехал в США, живет в Нью-Йорке) и Слава Таневский из Риги – бриджист очень неплохой, хорошо теоретически подкованный, тогда он был партнёром известного в бриджевых кругах рижского игрока и издателя бриджевой литературы Рожкова.

     Поскольку других претендентов не было, нам пришлось представлять СССР на этом чемпионате. До тех пор, да и после, команда СССР в таких турнирах не участвовала, да и сами турниры скоро прекратили своё существование из-за ликвидации соцлагеря. Но тогда всё было по-настоящему – шесть соцстран: СССР, Польша, Венгрия, Румыния, Чехословакия и Болгария и вне конкурса ФРГ и Голландия. Каждую из стран, кроме нашей, представляли настоящие сборные, прошедшие у себя соответствующий отбор, и только мы были зелёными самозванцами. В итоге мы проиграли почти все матчи, кроме одного — нам удалось победить сборную Болгарии. Всё решилось в одной сдаче: мы с Лёней назначили правильный шлемик и выиграли, а болгары на другом столе шлемик проиграли, в результате чего лишились призового места. Победила в турнире сборная ФРГ, а чемпионами стали поляки. Я помню, за них тогда играли Мартенс-Пшибора.

     Кстати, с ними у нас с Лёней в парном турнире произошёл забавный случай. Мы торговались на низких уровнях в конкурентной торговле и в процессе Пшибора всё время бормотал "Харум Карум", что по-венгерски означает «три бубны». В конце концов после наших двух пик они объявили три бубны, которые мы запасовали и вызвали судью. Мартенс заявил, что это у них такая присказка, не имеющая отношения к данной сдаче, но судья не внял их объяснениям и присудил нам «две пики, +110». У них три бубны было ровно, -110.

     Там же на парном турнире мы впервые столкнулись с их трактовкой раздумья перед пасом. Мы играли против английской пары. В обоюдной торговле с перевесом в пунктах на нашей линии оппоненты назначили 5 червей. Лёня надолго задумался и спасовал. Я имел короля в побочной масти и дал контру. Оппоненты сели без двух и позвали судью, который присудил контракт без контры. Мы долго не могли понять, за что нас наказали. Венгерские друзья объяснили нам, что раз партнёр думал перед пасом, то я не имею права делать объявления ни при каких условиях, так как раздумья являются нелегальной информацией о наличии альтернативы. У нас такой трактовки тогда не было. Считалось, что если три из четырёх экспертов сделали бы соответствующую заявку независимо от раздумий партнёра, то она принимается.

     В том парном турнире мы с Лёней попали в дальние призёры – заняли, по-моему, 33 место из 500 пар – и получили по бутылке хорошего венгерского вина.

     После этого выезда мы с Лёней ещё много раз ездили в Венгрию на турниры: играли на озере Балатон, в Шиклоше возле Печа, снова в Будапеште. Последний раз мы с ним играли в 1989 году уже после того, как ему отрезали ногу. Где-то, наверное, в 1987 году, Лёня заболел: у него оказались проблемы с сосудами. Его лечили, в том числе помещали в барокамеру и т.п., но безуспешно, и в 1988 году (за точность дат не ручаюсь) ему отняли ногу. Ему сделали протез в России, но он оказался неудачным, так что одной из причин нашей поездки в Будапешт, помимо участия в турне, было приобретение и опробование нового протеза, который ему сделали в Венгрии, благодаря нашему другу Ференцу Фрогачу.

     Лёня ещё некоторое время активно играл в бридж, помнится, в паре с Сашей Рубашовым, и имел некоторые успехи. Но где-то в 1991 или 1992 году его здоровье ухудшилось, и он полностью отошёл от бриджа. Мы часто перезванивались, и я неоднократно предлагал ему захватить его на машине из дома и привезти в клуб, посмотреть и снова окунуться в бриджевую атмосферу, но Лёня вежливо отказывался. Я полагаю, он не хотел бередить рану, видимо болезнь наложила свой отпечаток на мышление и память, и он, не имея возможности играть как в былые годы, не хотел возвращаться туда, куда ход ему, как он считал, был закрыт. Умер Лёня во время Олимпиады в 1996 году, наблюдая по телевизору перипетии соревнований.

Продолжение